Через пару часов все, за исключением Доброй Души и двух матросов, были на люгере.

Атака на дом дамы сердца английского пирата не принесла желаемого результата. Поднятая с постели хозяйка оказалась в доме одна, если не считать слуги и горничной. Ни Ганта, ни трех его офицеров де ла Крус и его люди там не обнаружили. Жильцы дома молчали, словно немые.

Боцман с двумя матросами, посланный капитаном рассчитаться с ирландцем и незнакомцем-шкипером, вернулся злее разъяренного ягуара. Он сыпал вокруг, что с ним редко бывало, бранными словами, зубы Доброй Души скрипели.

— Намотайте мои внутренности на якорный барабан, если я не должен сдать свою дудку! Обоим один и тот же нож перерезал горло! Шкиперу — в таверне, ирландцу — в собственной койке. Вот деньги, — и Добрая Душа бросил на стол два мешочка.

Де ла Крус тоже скрипнул зубами.

— Шкипер, выводите люгер из залива! — глухим голосом приказал Красный Корсар. — Идем к «Каталине»! Вперед!

Глава 16

ДЕФО

Теперь на холме, находившемся в кабельтове от берега и неподалеку от мыса Буэнависта, рядом с тремя добротными хижинами среди густых деревьев был отстроен навес под стойла для трех жеребцов. Коней чистой арабской крови Боб Железная Рука захватил на испанском торговце, доставлявшем их с Аравийского полуострова в Новую Испанию. Чистокровные производители предназначались для конюшен вице-короля, желавшего улучшить породу местной, происходившей от мустангов, верховой лошади, столь необходимой и полезной в делах чарро — мексиканских скотоводов.

С лошадьми Боб привез набор сбруй, уздечек, ковровых чепраков и превосходной работы как мужские, так и женские седла. Хотя Боб и слыл за человека железной хватки, душою он был добр, и все жители уединенного по воле судьбы лагеря были одарены богатыми подарками.

Увидев, как за последний год Каталина расцвела, чувство Боба запылало с новой силой, и он пожелал тут же свернуть лагерь и увезти с собой Каталину. Однако та, наученная доньей Кончитой, сумела своим отношением несколько остудить вожделение пирата, а добрая шотландка правдами и неправдами убедила Боба повременить еще до следующего декабря.

— Поймите, Боб, яблоко еще не созрело. Разумный землепашец не спешит бросать зерна в холодную, не согретую временем ниву. Она еще дитя. Вы ее только оттолкнете и… проиграете. Терпение, мистер Боб. Со мной этот бутон распустится в прелестный цветок, и тогда… он сам будет нуждаться в том шмеле, который снимет с него нектар.

— Шмель давно мог снять нектар, как вы говорите донья Кончита. Но, пожалуй, вы правы… Мне нужен сам цветок, — бывалый американский пират подкрутил усы, но тут же с грустью опустил глаза.

— Мне положительно нравятся мужчины, которые охвачены любовью, но могут здраво рассуждать! Браво, мистер Боб! Еще год! Он из девушки сделает женщину, способную многое воспринять по-иному, ответить на горячее чувство, а главное, по своей воле стать матерью вашего дитя, Боб! — шотландка говорила с такой неподдельной искренностью, что он вскочил с качалки и с чувством благодарности поцеловал руку доньи Кончиты.

Капитан тем легче согласился с доводами разумной женщины, потому что ему вместе с двумя другими пиратскими кораблями вскоре предстояло совершить опасный поход к берегам испанской провинции Коста-Рика. А там с боем овладеть крепостью Сан-Бернардо, что находилась в устье реки Рио-Матина, и затем с суши ударить и захватить богатый порт Лимон.

Каталина, которая к этому времени уже метко стреляла из пистолета, умела превосходно метать ножи, владела хлыстом и палкой как оружием и успешно обучалась приемам защиты и нападения саблей, быстро, с помощью мужчин и особенно искусной наездницы, какой оказались донья Кончита, обучилась верховой езде и подружилась с лошадьми. Она любила ухаживать за ними вместе с Негро. И трехгодовалый буланый жеребец, на котором она ездила, так привязался к Каталине, что, стоило ей на прогулке покинуть седло, он шел за ней по пятам, то и дело тыча мордой в спину.

В один из последних дней уходившего года, ближе к вечеру, Каталина сидела на любимом уступе, с которого было так хорошо смотреть на море и наблюдать за прелестью причудливых закатов, столь будоражащих ее воображение. Девушка пребывала в мечтах рядом с Педро. Всего минуту назад она впервые в жизни отчетливо ощутила, что у нее есть сердце. Внезапно ей пришло на ум, что Педро, в то время как ее одурманили своей игрой небесные краски, обнимает другую. Сердце застучало так, что готово было выпрыгнуть из груди. Ей стало трудно дышать, и закружилась голова.

Вулкан, так звали серебристо-палевого дога, спокойно лежал рядом с хозяйкой, положив мудрую лобастую голову на огромные лапы. Позади треснул сучок, и Каталина, которая по настоянию доньи Кончиты никогда не отходила от дома без миниатюрного дамского пистолета за поясом, мгновенно, быстрее, чем Вулкан, знавший причину шороха и потому совсем не спешивший, была на ногах, а рука ее легла на рукоятку оружия.

— Умница! — послышался мягкий, ставший за эти два года родным голос доньи Кончиты. — Через полчаса поспеет ужин. Я пришла помечтать вместе с тобою.

Каталина нежно обняла за плечи наставницу, ставшую ей заместо старшей сестры, и обе они уселись на теплые камни уступа.

— Уверена, мечтаешь видеть себя дочерью Атланта, красавицей Калипсо [73] .

— Нет донья Кончита, я — Пенелопа! — и лицо девушки залила краска под стать цвету спелого кофейного плода.

— Милая моя, нет большего счастья в жизни, чем уверенность, что ты любима.

— Счастье и в том, что ты сама любишь! Любовью держится моя жизнь! Моя любовь к Педро сильнее страха смерти! Демон, нечистый дух послал сейчас мне видение, что Педро минуту назад ласкал другую женщину. Не верю! Я жду его! И он меня ищет! Ищет и найдет!

Чтобы отвлечь Каталину от распаляющей душу темы, донья Кончита раскрыла книжку в дешевом переплете. То был томик, привезенный недавно Бобом, стихотворного сочинения Даниэля Дефо «Чистокровный англичанин».

— Таким смелым, как Дефо, и был мой возлюбленный.

— Еще смелее и того и другого мой Педро! — лицо Каталины вновь сделалось пунцовым.

Донья Кончита, словно бы и не слышала этого крика своей воспитанницы, спокойно продолжала излагать свою мысль:

— Дефо станет великим писателем, запомнится на века, будет гордостью Англии. То, что сегодня приносит ей безусловный вред, Дефо дерзко высмеивает. Сатира его зла, но справедлива. Видишь ли, девочка, настоящий писатель — это прежде всего оппозиционер, поскольку в противном случае он лишен тех соков, которые только и могут питать растение, называемое вдохновением. Для восхваления существуют придворные поэты. И чем сильнее, активнее, чище соки, тем более могучие вырастают кусты. Бурьян же, как известно, растет на любой земле и питается любыми соками, даже помоями… Я восхищена его «Чистокровным англичанином».

— Вы полагаете, я смогу прочесть его без вашей помощи?

Обе они говорили по-английски.

— Пока еще нет. Но ты, Каталина, делаешь успехи. Послушай, Дефо откровенно и отважно тешится над английской аристократией, ее родовой спесью, противопоставляет ей человеческое достоинство и ум. Он станет очень популярен, но и наживет себе массу врагов. Именно так обязаны жить настоящие мужчины!

— Вчера Негро рассказал мне, как когда-то он был свидетелем нечеловеческих издевательств именитых поселенцев Новой Англии, и не только над чернокожими, но и над белыми рабами, привезенными туда в кандалах.

— Не сомневаюсь, что он поведал правду.

— Негро не жаловался, донья Кончита, но я вижу по его глазам, как он стал бояться мистера Деревянная Нога. Тот, как только они остаются вдвоем, издевается над Негро.

— Да, вот о чем я не сказала капитану Бобу и очень сожалею. Мистер Деревянная Нога тайно где-то гонит арак.

— Что это?

— Крепкий спиртной напиток из кокосового молока. Так называют его малайцы.